Она и бровью не повела.
— Мой телефон есть в справочнике.
— Как и все остальные, — отпариривала она и пошла впереди меня к двери, указывая мне дорогу.
Я освободил свой плащ из задушивших его объятий шубы и успел по дороге» к двери кинуть взгляд на ее доску с фотографиями и записками. Ни одного знакомого лица, во всяком случае на первый взгляд.
Я вышел на лестничную клетку.
Повернулся к Кари Карсте.
— Увидимся.
Она холодно посмотрела на меня.
— Ты думаешь?
— Может, тогда лучше сказать: «Я надеюсь»?
Она хмыкнула и закрыла дверь. Я спустился по лестнице вниз и вышел на улицу.
— Любовь сильней всего на свете, — утешил я сам себя, садясь в машину. Включил зажигание, нажал на кнопку автомагнитолы и отправился домой в обществе местного дешевого рок-певца.
Дома меня сразу же убила тишина.
Но это было мне не в новинку. И я смог пережить эту неприятность.
Через несколько часов я уже спал в предвкушении следующего утра. А уж каким оно будет — плохим или хорошим, — сказать заранее никогда нельзя.
24
Утро встретило меня ледяной улыбкой. Холодное ноябрьское солнце так низко нависло над горизонтом, что на душе стало муторно. Как если бы это сам Господь Бог смотрел на меня, выглядывая из-за горы Ландосфьеллет.
Когда я пришел в контору, то увидел, что, судя по лампочке автоответчика, мне никто не звонил. В почтовый ящик никто не бросил даже счета. У меня возникло чувство, что я вычеркнут изо всех бумаг. Единственным, что подтверждало мое существование, оставался грозный взгляд с небес. Может, Бог ждал от меня подвигов. Или, и это скорее всего, давно поставил на мне крест. Как и все остальные.
Если разобраться, то у меня — были все причины для такого поганого состояния. Мне не очень-то удалось добиться успеха за последние дни. Меня огрели по голове, почти сожгли, я нашел труп — и не был особенно полезен Сирен и Александру Латору.
Я подумал о Латоре — где он сейчас находится? Или, может, он все-таки решил подчиниться правилам и уже давно уехал из страны?
Может быть, я так никогда и не узнаю ответа.
Собственно, первоначально речь шла о трех совершенно разных делах. Но в смерти Хенрика Бернера, судьбе Сирен и проблемах Александра Латора было общее. Я все время натыкался на одного и того же человека — Бернера. В отеле Бернера я встретил Сирен. Там же работал Латор и получил коленом под зад, и именно им управлял брат Хенрика Бернера — Карл.
Настало время нанести еще один визит в «Финансовое акционерное общество Бернера».
Я поднимался на двенадцатый этаж в обществе своей старой знакомой — пальмы — и двух японцев в темных костюмах и светлых плащах. Никто из нас не произнес ни слова. Они вышли на два этажа раньше меня.
Когда я вышел на двенадцатом этаже, за столом Кари Карсте сидела другая женщина. Черноволосая, с проблесками крашеных светлых перьев, одетая во все коричневых и хаки тонов, как будто сразу же после работы она собиралась отправиться на сафари.
Я подошел к ней и спросил о фрекен Карсте.
— Она больна сегодня. Может быть, я могу вам помочь? — И улыбнулась, как будто в самом деле именно этого и хотела.
— Наверняка. Что-нибудь серьезное?
Она холодно взглянула на меня.
— Этого я не знаю. Что-нибудь еще?
— Да. Бернер у себя?
— Да, но он занят. У него переговоры.
— С кем?
— С сыном.
— Карлом?
Она кивнула.
— Да, Карлом Бернером.
— Это меня устраивает. Даже более чем. Мне нужно поговорить с ними обоими. — И с этими словами я направился к двери кабинета Иоахима Бернера.
— Но вы не можете так… — Она вскочила с места.
— Не могу? — переспросил я, не останавливаясь, но одновременно не упуская ее из виду. Никогда не знаешь, чего ждать от таких секретарш. Некоторые из них являются обладательницами черного пояса и могут уложить на ковер раньше, чем вы успеете сказать «Кья!». При других обстоятельствах я не имел бы ничего против, чтобы она уложила меня на спину, но не здесь, перед дверью кабинета Иоахима Бернера в духе царя Соломона.
Но либо у нее не было черного пояса, либо она посчитала, что ей не успеть добежать до меня. Вместо того чтобы встать на защиту двери, она кинулась к телефону.
Я не стал слушать, что она там имела сообщить. Я постучался, открыл дверь и вошел.
Карл и Иоахим Бернеры удобно расположились напротив друг друга за массивным письменным столом. Оба удивленно воззрились на меня. Похоже было, что никто до меня не пробовал войти к ним, не испросив сначала высочайшего позволения. Мой поступок был им в диковинку.
— Чтоб тебя черти драли! — выругался Карл.
Иоахим выразился чуть более мягко:
— О черт!
После чего Карл поднялся, и мы принялись мерить друг друга взглядами.
Может быть, приемы карате знал именно он. Во всяком случае, выглядел он для этого довольно спортивным, в темной рубашке с расстегнутым воротом, коричневых брюках и легких туфлях.
Его отец одет был более респектабельно — в серый костюм с неярким серебристым галстуком. С серым цветом отлично гармонировали темно-коричневые начищенные туфли.
— Что это значит, господин… э-э…
— Веум, — услужливо подсказал я.
— Скандалист. Сейчас я вышвырну его вон, — предложил Карл Бернер.
— Не торопись — ведь под рукой нет коммерческого директора, — отпарировал я. И, глядя поверх его плеча, обратился к Иоахиму. — У меня есть для вас важное сообщение, господин Бернер.
— Какое именно? — вопросил старикан.
— Это касается деятельности борделя вашего сына.
— Что?
Карл Бернер подскочил ко мне и занес руку для удара. Но я был занят отцом и поэтому просто перехватил ее.
— Прекрати свои штучки, Карл! — приказал отец.
Я посмотрел на Карла Бернера. Он побагровел, вены на висках набухли кровью. В глазах я прочел себе смертный приговор. Он прошипел:
— Ты еще пожалеешь об этом, Веум!
В этот момент Иоахим поднялся из-за своего письменного стола, и сразу стало ясно, кто здесь хозяин.
— Я сказал: прекратить! Сядьте! Оба!
Прошло не более двух секунд, после чего мы, как два провинившихся школьника после драки на школьном дворе, подошли и сели, со страхом ожидая нагоняя от директора.
Инициатива была в руках у Иоахима Бернера. Этот тип я хорошо знал: он привык к бурным собраниям акционеров и заседаниям правления по поводу падения курса акций. Разница между ним и сыном была того же свойства, что и разница между норвежским крепким черным кофе и итальянским пахнувшим корицей капуччино. Внезапно я понял, что присутствую при встрече двух поколений капиталистов: поколения тяжелого времени и поколения легких хлопчатобумажных костюмов. Поколения, привыкшего к лишениям и готового к борьбе, как лыжник в забеге на длинной дистанции на соревнованиях Чемпионата мира на Холменколлене, и поколения с нарочито небрежно уложенными крашеными волосами. Черный «мерседес» и белый «порше». Гранит и фарфор.
Иоахим Бернер взял слово.
— Сейчас я прошу вас, господин Веум, разъяснить в доступной форме, почему вы осмелились прервать нашу беседу таким наглым и совершенно бесцеремонным образом. Вчера вы приходили по поводу смерти Хенрика.
Сегодня вы заявляетесь с голословными обвинениями в адрес моего второго сына. Раскройте ваши карты.
— Не думаю, чтобы они вам понравились, Бернер. Они прошли через грязные руки.
— У меня нет времени выслушивать ваши образные речи, Веум! Переходите к делу.
— Ну что ж. Тогда я начну…
— Послушай, отец, — тут же перебил меня Карл Бернер. — Я не понимаю, почему ты позволяешь обращаться с собой подобным образом. Веум ворвался сюда без разрешения, и ты…
Иоахим Бернер холодно посмотрел на своего сына.
— Разве я просил тебя высказаться?
— Нет, но…
— Тогда помолчи, Карл.
Мы сидели за обеденным столом. Маленький Карл сказал что-то в высшей степени неприличное. Отец поставил его на место. Наступила тишина, и мы продолжили обед в полном молчании.
— Как я уже говорил, — сказал я, — я побывал в заведении вашего сына вчера вечером. «Week End Hotel», насколько я понял, является частью вашего концерна.
Я вопросительно посмотрел на него, но он даже и бровью не шевельнул. Просто в ожидании продолжения молча смотрел на меня.
— То, что я увидел, дает мне все основания считать, что там занимаются тем, что называется организованной проституцией.
— Организованной! — вновь вставил Карл. — Назови мне хоть один отель, рядом с которым не вертятся шлюхи!
Новый убийственный взгляд отца, и вновь тишина.
— Ну и? — подбодрил меня Бернер.
Я попробовал зайти с другой стороны.
— Я считал, что вы, Бернер, занимаетесь более респектабельной деятельностью. — Как будто в мире финансов можно говорить о респектабельности!